Совершенно очевидно, что неразвитость и смешение правовых понятий (прежде всего речь идет о ключевых понятиях 'свобода совести' и 'свобода вероисповедания') в сочетании с некомпетентностью и злым умыслом властных групп, заинтересованных в клерикализации, а затем и приватизации власти, лежит в основе появления вышеупомянутого закона. Уже сама процедура его принятия Государственной Думой вызывала в обществе эпизодические вспышки удивления и возмущения. Но в целом (вследствие сведения правовых аспектов свободы совести исключительно к деятельности религиозных объединений) принятие закона 'о религии' мало кого тогда обеспокоило. 'Поповские дела' не волновали как большинство граждан, так и избранных ими законодателей, проголосовавших за закон почти единогласно.
Сегодня прошло два года со времени вступления в силу ФЗ 'О свободе совести и о религиозных объединениях', положившего начало опасному процессу ограничения фундаментальных прав и свобод человека в России. Наверно, нет ни одной религиозной конфессии, которую не затронули бы преследования и угрозы в связи с его применением.
Сам принцип, лежащий в основе Закона, позволяет при желании в судебном порядке запретить любое религиозное объединение. Разделение на 'верующих' и 'неверующих', декларирование особых прав на объединение для верующих (с предоставлением особого статуса 'религиозное объединение') и умолчание о правах остальных на практике приводят к созданию структур, вероятно, наделенных монопольным правом на истину, в задачи которых входит идентификация индивидов на предмет веры или безверия (например, Экспертный совет для проведения государственной религиоведческой экспертизы при Министерстве юстиции Российской Федерации, положение о деятельности которого утверждено приказом МЮ от 8 октября 1998 г. ?140). При наличии, по мнению 'экспертов', веры решается вопрос о предоставлении особого религиозного статуса и юридического лица для объединения идентифицированных верующих. Как 'эксперты' это будут устанавливать, не понятно, ведь вера - это глубоко личное, не всегда афишируемое.
Кроме того, руководителям органов юстиции республик, краев, областей и т.д. посылаются методические рекомендации для использования их в практической деятельности по реализации ФЗ 'О свободе совести и о религиозных объединениях' (например, рекомендации 'По осуществлению органами юстиции контрольных функций в отношении религиозных организаций'). Там прямо записано, что данный ФЗ наделил их специальными контрольными правами. Среди задач и предмета контроля 'предупреждение и пресечение противоправных проявлений в деятельности религиозных организаций'4 .
Предоставление органам юстиции контрольных прав в сочетании с такой постановкой задач позволяет контролировать деятельность религиозных объединений в обход действующего уголовного и гражданского законодательства.
С вступлением в силу ФЗ 'О свободе совести и о религиозных объединениях' и созданием подзаконной базы для его реализации власть (в своем стремлении к тоталитаризму) получила неограниченную возможность устранения любой альтернативы новой нарождающейся государственной идеологии, на этот раз прячущейся в клерикальных одеждах.
Совершенно очевидно, что Конституции РФ противоречит само существование Федерального закона и региональных законов, препятствующих реализации каждым гражданином права на 'свободу мысли, совести и религии'.
Применение ФЗ 'О свободе совести и о религиозных объединениях' и его местных аналогов должно быть немедленно приостановлено, а сам он полностью отменен. Регистрация вновь создаваемых религиозных объединений должна иметь уведомительный характер и осуществляться на общих основаниях как общественных.
Религиозность объединения может быть определена только каждым отдельным человеком, в него входящим, на основе личного восприятия. Любая другая попытка идентификации будет связана только с внешними проявлениями религиозности и оцениваться с позиций личных предпочтений экспертов, а значит, не может представляться корректной. Что касается грани между религией и идеологией, то она связана с уровнем зависимости человека от принадлежности к определенной группе. Религия дает жизненный смысл человеку как в группе, так и вне ее. Идеология же дает этот смысл, вернее, его суррогат, только в группе. Кроме того, идеология допускает принесение человека в жертву ради идеи (например, ради идеи о ценности человека его же можно убить; ради идеи мира и процветания - уничтожить миллионы и т. д.). Религия в принципе не допускает подобных жертв - каждый человек имеет абсолютную ценность.
Не случайно любое обсуждение религии сталкивается с серьезными терминологическими трудностями, и особенно правовое. По словам Э. Фромма, 'понятие религия невольно ассоциируется с некоей системой, в центре которой находятся бог и сверхъестественные силы... Поэтому становится сомнительным, могут ли религии без бога, такие, как буддизм, даосизм, конфуцианство, называться религиями. Такие светские системы, как современный авторитаризм, вообще не называют религиями, хотя психологически они заслуживают такого названия. У нас просто нет (и, вероятно, не может быть, особенно с учетом тенденции к персонализации религиозности. - С.Б.) слова для обозначения религии как общественного феномена, которое не было бы связано с каким-то специфическим типом религии и не несло бы на себе ее отпечатка'5 .
Напрашивается вывод - у демократической государственной власти на государственной службы вообще не должно быть религиеведов, тем более что многие из них 'переучились' из научных атеистов, переписав заново свои книги. С новыми книгами они принесли некорректный при применении в правовой системе принцип разделения общества на 'верующих' и 'неверующих'.
Скорее всего, законодателя не должно волновать, является ли система ориентации каждого индивида религиозной или он считает, что вообще не привержен никакой религии, а значит, законодательство не должно содержать принципов разделения граждан на 'верующих' и 'неверующих'. Реальный конфликт - это не конфликт между верой в бога и атеизмом, а конфликт между гуманистической (в том числе гуманистической религиозной) установкой и установкой, при которой человек - ничто, независимо от того, как она выражается или маскируется в сознании и мифах. Более того, можно предположить, что такое разделение на веру и неверие, закрепленное на уровне правовых основ существования общества, создает условия для доминирования животных стереотипов поведения в виде стадной агрессивности к чужакам у целых народов и наций, особенно под воздействием умелого политического манипулирования бессознательными инстинктами через идеологизированные средства пропаганды, путем подмены религии идеологией.
С учетом реалий конца XX в. (космические технологии, мирный атом, клонирование, интернет и т.д.) главным аспектом свободы совести становится признание и уважение разнообразия соотношений знания и веры у разных людей. Но никак не российский вариант 'специального' регулирования деятельности религиозных объединений в интересах узких групп.
Главный смысл такого 'права' в сегодняшней России - попытка использования 'уважаемых конфессий' в политических целях, ограничение прав остальных религиозных организаций и особый контроль за их деятельностью.
Трудности реализации конституционных принципов свободы совести в РФ самым тесным образом связаны с историей России. Православие явилось ключевым фактором формирования национальной идентичности. По словам А. Грибоедова в начале XIX в.: 'Русский ощущает себя по-настоящему русским только в православной церкви'.
Огромную, если не решающую, роль сыграло введение византийского варианта христианства и в становлении российской государственности, варианта, в котором личность с ее правами отходила на второй план. Эта тенденция начала проявляться постепенно с консолидацией княжеств вокруг Москвы, формированием московской государственной идеологии, во многом носящей черты византийской. В киевскую эпоху византинизм во всех смыслах еще не мог воплотиться в формирующемся общерусском народном сознании, где и церковь, и общество обладали определенной свободой. Но отсутствие последующего юридического закрепления личных и политических свобод в хаосе междоусобиц татарских набегов подготовило почву для дальнейшего вживания византизма в московскую среду. Исчезают последние надежды на свободу, изменяется и статус человеческой личности в государстве - теперь это практически раб под неограниченной монаршей волей и властью, не регламентируемой никаким законом.
Существенно изменяется и положение церкви. Обособление от Константинопольского патриархата, создание узконациональной церкви уничтожили к тому же последние остатки 'вселенскости' в смысле принадлежности к греческой церкви. Но для широкого и глубокого внедрения в массы верующих государственной мифологизации требовалось обоснование собственной значимости, конечно, в религиозно-мессианском плане. Таким образом, официально была утверждена мессианская концепция старца Фелофея 'Москва - третий Рим'.
Но главное, как это отразилось на формировании мировоззрения человека. По мнению Г.П. Федотова, 'мировоззрение русского человека упростилось до крайности; даже по сравнению со средневековьем москвич примитивен. Он не рассуждает, он принимает на веру несколько догматов, на которых держится его нравственная и общественная жизнь. Но даже в религии есть нечто для него более важное, чем догмат. Обряд, периодическая повторяемость узаконенных жестов, поклонов, словесных формул, связывает живую жизнь, не дает ей расползаться в хаос... Христианство, с искоренением мистических течений превращается все более в религию священной материи, иконы, мощей, святой воды, ладана, просвир и куличей. Диетика питания становится в центре религиозной жизни. Это ритуализм, но ритуализм страшно требовательный и морально эффективный. В своем обряде, как еврей в законе, москвич находит опору для жертвенного подвига. Обряд служит для конденсации моральных и социальных энергий'6 .
История показывает, что государство во все времена имеет тенденцию вторгаться в сферу духа человеческого. Главное в этой тенденции тоталитаризма - неуважение и недоверие к каждому из нас. Изначально предполагается, что мы непременно злоупотребим свободой, поэтому настойчиво предлагается нам, не задумываясь, отказаться от свободы выбора и довериться власти, которая отечески печется о нашем же благополучии. А она ответит за нас, смиренных и послушных, даже перед Богом. Жить предлагается не по законам, а по благодати и по справедливости (как их понимают и трактуют властные группы). Ясность и совершенство декларируемого должного сегодня, как и прежде, пленяет людей. Утопический тип сознания, основанный на подавлении свободы мировоззренческого выбора и лежащий в основе современного тоталитаризма, постоянно пытается подменить несовершенное уголовное и гражданское законодательство моралью. При этом притупляется понимание предназначения закона как гаранта прав личности, под законом вообще понимается лишь обязательность послушания государству. А это, в свою очередь, приводит к подчинению законодательной и судебной власти государственной идеологии, нарушению конституционного принципа разделения властей.