Массовые кровопролития XX века возродили к жизни почти забытую идею естественного закона и естественных прав. К этой идее вернулись философы самых разных направлений: от марксиста Эрнста Блоха до либерала Гильберта Райля. Блох в своей книге ратует за признание естественного закона. Предложенное Райлем понимание 'законов' как 'правомочий' настолько впечатляюще, что, по определению Д'Энтрева, теоретикам естественного закона на том свете остается только радоваться. Атлантическая хартия и установленное нюрнбергскими процессами понятие 'преступлений против человечества' - таковы первые примеры использования этих идей в реальной политике.
Первый пункт Всеобщей декларации прав человека (дальше я буду называть ее просто Всеобщей декларацией), принятой Генеральной Ассамблеей ООН в 1948 г. в качестве 'общей нормы для всех народов и всех государств', гласит: 'Люди рождаются свободными и равными в достоинстве и правах. Все они наделены разумом и совестью...' Таким образом, Всеобщая декларация принимает естественный закон как аксиому.
Разумеется, есть немало философов, решительно отвергающих возврат к естественному закону, который они считают безнадежно устаревшим и неприемлемым для современного мира. Например, Бенедетто Кроче счел первый проект Всеобщей декларации просто смехотворным и предостерегал его авторов от путаницы в философских посылках. Не подлежит сомнению, что основные теоретические положения естественного закона нуждаются в современном истолковании. Столь же несомненно, однако, и то, что естественный закон нельзя отвергать сходу уже хотя бы потому, что его 'возрождение' отражает потребности последних 70 лет.
Собираясь предложить новую трактовку естественного закона и естественных прав, я начну с менее масштабной задачи - с краткого анализа разнородных прав, считающихся 'универсальными правами человека'.
Как известно, некоторые пункты в перечне прав человека, вошедшем во Всеобщую декларацию, вызвали особенно резкую критику, хотя потребность в таком перечне никем не оспаривалась. Кажется, наибольшие споры вызвало само деление прав на политические и гражданские, с одной стороны, и социальные, экономические и культурные - с другой. Некоторые философы (Морис Кренстон, например) предлагали вообще исключить социальные, экономические и культурные права из Всеобщей декларации, поскольку они нарушают 'чистоту' перечня. Эти рассуждения строились на том, что, в отличие от социальных, экономических и культурных прав, политические и гражданские права являются нравственными обязанностями (в смысле кантианского категорического императива). Большинство философов отвергает подобную точку зрения, считая ее крайней, но признает, что обе эти группы прав имеют разное происхождение.
Чтобы подчеркнуть различие, предлагается определять политические и гражданские права как именно 'права', а социально-экономические и культурные - как требования. Другими словами, права-свободы определяются как 'право действовать', а социальные - как 'право получать'. Этот принцип можно сформулировать и по-другому: политические и гражданские права определить как право действовать против государства, все остальные - как право требовать что-то от государства. Или политические и гражданские права - это права, реализуемые немедленно, а все остальные - права, реализуемые постепенно, и т.д.
Однако, анализируя перечень прав человека, легко убедиться в том, что некоторые включенные в него права нельзя отнести не только к одной из этих групп, но и нельзя объединить в общую группу. Говоря точнее, их место в той или иной группе зависит от того, как их интерпретировать. Есть, конечно, права совершенно недвусмысленные - такие, как свобода совести, с одной стороны, и право на оплату ежегодного отпуска, с другой. Но это крайние случаи. Если присмотреться внимательнее, станет ясно, что внутри каждой из этих групп присутствуют совершенно разнородные права и требования. Скажем, право избирать и быть избранным относится к первой группе. Ясно, что это право действовать, но отнюдь не право действовать против государства. Напротив, право убежища, входящее в ту же группу, существует в двух качествах: это и право получать и право действовать против государства. Право на жизнь (одно из основных прав этой группы), ограждающее граждан от покушения на жизнь и от государственного террора, реализуется немедленно; однако в международных конфликтах оно может быть реализовано только постепенно.
Несмотря на всю эту неразбериху, деление прав на две группы оправдано с точки зрения политического выбора. Первая группа прав включает в себя более или менее полную сумму принципов либерального государства, вторая - принципы деспотического государства с его излишне детализированным законодательством. Дальше я попробую доказать, что эти два варианта нельзя считать единственно возможными. Но даже если бы это и было так, ни один из этих вариантов нельзя вывести из логического или структурного анализа различных прав.
Если проанализировать текст Всеобщей декларации, станет понятно, почему сторонники идеи либерального государства были вынуждены разделить права в соответствии с их разнородной структурой. Сравним Всеобщую декларацию со знаменитыми декларациями XVIII века - с Декларацией независимости Соединенных Штатов 1776 г. и с Французской Декларацией прав человека и гражданина 1789 г. Естественный закон и естественные права (хотя различие между ними четко и правильно сформулировано только в Декларации независимости) во всех трех декларациях приняты как аксиомы. Но аксиомы чего?
В декларациях XVIII века естественный закон и естественные права служат аксиомами действия, то есть они подтверждают содержащийся в декларации вывод. Суть этого вывода - действие. Само же действие является результатом восприятия законов природы и естественных прав как самоочевидных. Английская корона нарушила эти права, и поэтому Объединенные колонии провозгласили себя независимым государством - Соединенными Штатами. Именно естественный закон придает этому действию законный характер. Такова логика Декларации независимости.
Французская декларация утверждала, что все 'беды' страны и 'продажность' правительств проистекали из пренебрежения 'неотъемлемыми' естественными правами граждан. Поэтому новая конституция не может не учитывать эти права. Перечень прав служил фундаментом позитивных законов, основанных на принципах общественного плюрализма. Именно поэтому Декларация провозглашала не только права человека, но и права гражданина.
Если аксиома естественного закона и естественных прав оправдывает некое действие, то само это действие в свою очередь определяет, какие именно права должны войти в конституцию. Чтобы провозгласить независимость Соединенных Штатов, достаточно было трех прав. Однако для создания новой конституции этого было мало. В обеих декларациях естественный закон и естественные права служили универсальными политическими принципами. Предполагалось, что поскольку предпринятые на их основе действия согласуются с этими принципами, то и все дальнейшие действия не должны им противоречить. Таким образом, исходные политические принципы становятся мерилом законности любых политических действий.
Обратившись снова ко Всеобщей декларации, мы убедимся, что ее фундаментальная проблема не в том, что она включает разнородные права, а в том, что ее трудно назвать настоящей декларацией. В самом деле, хотя естественный закон и естественные права приняты здесь за аксиому, из этой аксиомы не следует никаких выводов, и никакие дальнейшие шаги на ней не базируются. Прежде всего из Декларации не вытекает следующий императив: поскольку данное основополагающее действие было предпринято в соответствии с естественными законами и правами, то и все дальнейшие действия должны предприниматься в соответствии с ними. Это обусловлено тем, что аксиомы естественных прав и естественного закона не играют во Всеобщей декларации роль универсальных политических принципов. Такая 'ограниченность' связана с особой политической ситуацией, в которой создавался документ, и с компромиссами, на которые пришлось пойти его авторам. Не касаясь этих обстоятельств, попытаемся рассматривать Всеобщую декларацию с чисто теоретической точки зрения.
В декларациях XVIII века государство рассматривалось как единое 'функционирующее' социальное существо, предпринимающее конкретные действия. Крайне маловероятно, чтобы в наше время все государства, объединившись, предприняли совместные действия в соответствии с некими универсальными политическими принципами. Но значит ли это, что в наши дни аксиомы естественного закона и естественных прав не могут служить универсальными политическими принципами вообще? Должны ли мы вновь с печалью констатировать, что всякий перечень прав и требований бесполезен, поскольку эти права, называемые 'свободами', изо дня в день нарушаются в большинстве государств, а общий объем этих прав нигде не гарантируется?
В ходе дискуссии, связанной с разнородностью прав, вошедших во Всеобщую декларацию, предлагалось, чтобы политические и гражданские права (свободы) понимались как права нравственные. Я согласна, что эти права имеют, среди прочего, и моральный подтекст. Более того, поскольку права не служат основанием для совместно предпринимаемых действий (как это было в декларациях XVIII века), то их в самом деле следует рассматривать не как универсальные политические принципы, а как моральные императивы, нравственные предпосылки политических действий.
Однако при простом перечислении прав от внимания наблюдателя ускользает один немаловажный факт. Дело в том, что нравственный подтекст прав со временем меняется так же, как меняется и нравственный смысл так называемых свобод. Да и сами права находятся в сложном отношении друг с другом: есть права основные и есть частные, вытекающие из основных. Только те права, которые находятся на верхушке иерархической лестницы, имеют абсолютную моральную ценность.
Насколько я знаю, единственным документом, создавшим абсолютно четкую иерархию прав, является Декларация независимости Соединенных Штатов, ибо в ней последовательно проведено различие между естественным законом и естественными правами, причем последние вытекают из первого. Декларация независимости рассуждает так: поскольку люди рождаются свободными и в равной степени наделены разумом, их неотъемлемым правом является 'право на жизнь, свободу и поиски счастья'. В качестве 'самоочевидной' аксиомы здесь выступает положение о естественном законе: чтобы человеческие права считались неотъемлемыми, они должны следовать из этого закона.
